Вихрь (СИ) - Страница 5

К оглавлению

5

Глава 1
Потерянный

Сон был беспокойным и прерывистым, больше напоминающим полубред, но Максим просто не мог отказать себе в этом маленьком удовольствии. Сон на лекции по философии — что может быть лучше, особенно, когда уже несколько недель мучает бессонница?

Впрочем, объятия Морфея были столь легкими, что юноша уже чувствовал, что против своей воли просыпается, однако открывать глаза и поднимать голову со скрещенных на парте рук не собирался. Он твердо вознамерился просидеть в таком положении до конца лекции, но, казалось, сама Судьба была против этого: с передней парты последовал легкий удар по предплечью, окончательно разогнавший хрупкую дымку сна.

— Макс! — прошипела рыжеволосая девушка Настя, пытаясь разбудить друга, — ты, что спишь?

Юноша улыбнулся, не поднимая головы.

— Разве это не очевидно? — пробурчал он в сложенные на парте руки. Настя нахмурилась.

— Просыпайся, — недовольно проговорила она, — или ты думаешь, что я снова буду всю сессию горбатиться за двоих? В прошлом году мне этих пробежек по деканату хватило вот так, — Настя провела в воздухе черту над головой, но Максим так и не посмотрел на нее, — сколько раз мне еще надо тебе это сказать, чтобы у тебя проснулась совесть?

Максим хохотнул.

— Предела этой функции не существует, или он равен бесконечности, — отозвался он, все еще не открывая глаз, хотя надежда снова уснуть уже успела умереть мучительной смертью.

Настя недовольно фыркнула и отвернулась к доске. Манера, в которой преподаватель читал свои лекции, была поистине убаюкивающей. Игорь Степанович был мастером монотонной речи, огромных схем и совершенно нечитаемого почерка. Сейчас профессор отвернулся к доске, чтобы начертить очередную схему, и под мерный стук мела в аудитории поднялся привычный гул.

Настя сделала несколько попыток зарисовать схему, но заполнить ее не смогла: почерк Игоря Степановича было не разобрать. Девушка щурилась и упорно вглядывалась в доску. Ее так и подмывало расспросить профессора о том, что он только что написал, но она прикусила язык и сдержалась: Игорь Степанович ненавидел, когда ему указывают на непонятный почерк, и студенты старались такой ошибки не совершать.

— Эх, к черту, — выдохнула Настя, быстро схватив свои вещи и пересев к Максиму. Она бесцеремонно сдвинула друга с края сидения и стукнула его по руке.

— Ты настоящий наглец, ты в курсе? — нарочито осуждающим тоном произнесла девушка, едва сдерживая улыбку, — нельзя вот так пользоваться людской благосклонностью.

Максим, не поднимая головы, почесал лоб о сложенные на парте руки.

— Есть такая поговорка в народе: «Дают — бери». А сейчас ты меня опять ударишь, — с усмешкой отозвался юноша. Настя уже сделала замах, чтобы хлопнуть друга по плечу, но после его слов передумала. Она поджала губы, нахмурилась и тоскливо вздохнула.

— И не думала, что я такая предсказуемая, — протянула девушка. Максим никак не отозвался, и она ткнула его в бок, заставляя, наконец, поднять голову с парты, — Макс, ну хватит уже! Просыпайся.

— Еще пять минут, мам, — заунывным голосом ответил юноша, и снова опустил голову на руки. Настя недовольно цокнула языком. На некоторое время она замолчала, предприняв еще одну попытку прочитать, что написано на схеме. Единственной понятной буквой оказалась «ф». Однако при дальнейшем рассмотрении Настя поняла, что ее вполне можно перепутать с «р» или даже «д».

В бессильной злобе девушка оттолкнула от себя ручку и громко захлопнула тетрадь, после сложив руки на груди. Максим повернул голову к подруге и нарочито сочувственно посмотрел на нее.

— Опять неудача дешифровки? — понимающе спросил он. Девушка с укоризной покосилась на друга.

— Я хотя бы попыталась, — покачав головой, протянула она.

— Ты староста, — хмыкнул Максим, — тебе положено пытаться. А нам, простым смертным, вообще нечего здесь делать. Не крестьянское это дело — философствовать.

Настя уже хотела бросить юноше в ответ очередную колкость, когда обратила внимание на то, как он выглядит. Лицо его казалось болезненно осунувшимся, под глазами проступали темные круги, свидетельствовавшие либо о недомогании, либо о длительной бессоннице.

— Макс, тебе, что, плохо? — смягчившись, заботливо спросила девушка.

Максим не любил вызывать желание заботиться о себе, он отождествлял это желание с жалостью, которую не признавал, поэтому выпрямил спину и картинно приложил руку ко лбу.

— О, да, — тоном, достойным драматического театра, возвестил он, — от лекций по философии я увядаю на глазах, как роза под лучами палящего солнца! А ты вечно заставляешь меня приходить сюда. Совсем меня не бережешь!

Настя прыснула со смеху и осторожно покосилась на преподавателя, которому, как и всегда, до разговоров на последних партах не было никакого дела.

— Ладно, а если серьезно? — недоверчиво прищурилась девушка, пристально вглядываясь другу в глаза.

Максим сделал нарочито возмущенный вид.

— Серьезнее некуда! Каждая такая лекция, между прочим, сокращает мою жизнь на полтора часа. Что, ты думаешь, я здесь шутки шучу?

— Макс, — склонив голову, протянула Настя. Юноша приподнял руки.

— Ладно, все нормально. Не волнуйся за меня, — закатил глаза он.

— Ты плохо выглядишь, — пожала плечами девушка.

— Просто не выспался.

— Опять?

Максим тяжело вздохнул. Бессонница была его верным жизненным спутником. Обычно она длилась не одну ночь и даже не неделю. Это могло продолжаться несколько месяцев, за которые юноше удавалось заснуть на час или два за сутки. В это время Максим остро ощущал себя потерянным, его одолевали гнетущие мысли о том, что само его существование — большая ошибка, и юноша ненавидел себя за это. Еще больше его злило, что он ничего не может поделать со своими ощущениями. Сколько он ни убеждал себя, что нужно мыслить позитивно и искать свое призвание в жизни, грызущий червь сомнения всегда давал о себе знать.

5