Вихрь (СИ) - Страница 18

— В смысле? — переспросил Дима. В голосе его сквозило легкое раздражение. Он явно не был настроен рассуждать на философские темы вместо того, чтобы узнать, в какую историю угодил его лучший друг.

— Я имею в виду это, — Максим обвел парк рукой, — все это. Ненастоящее. Что, если это обман, и на самом деле все обстоит как-то по-другому? Если мир… другой, не такой, каким мы его видим? Если небо не голубое, а красное, например? А мы сами… тоже выглядим иначе. Просто не замечаем этого. Ты смог бы в это поверить?

Дима непонимающе покачал головой.

— Какое, черт возьми, отношение это имеет к тому, что с тобой случилось?

— Да самое прямое! — воскликнул Максим. Собственный голос показался ему чужим и неожиданно громким, — ты никогда не задумывался, насколько правдиво то, что мы видим? А если все не так, как нам кажется?

Терпение Димы иссякло. Он сжал кулак и шумно выдохнул.

— Так, ясно…

Максим виновато посмотрел на друга, понимая, что не может рассказать ему всей правды. Правда слишком тяжела для восприятия…

— У меня два варианта, — строго заговорил Дима, — первый: ты стал параноиком и проникся некой теорией заговора, которая тебе совсем не к лицу, дружище. Насчет твоего вопроса: нет. Я не смог бы в это поверить. Вот, например, лавочка, — юноша демонстративно постучал по сидению, — я ее прекрасно вижу, вижу, какого она цвета, могу ее потрогать и посидеть на ней. Это — реальность. Я вижу тебя, вижу, как ты выглядишь, и знаю, кто ты такой. Это — реальность. Обман зрения, красное небо и… что ты там еще называл? Нашу «другую» внешность? Так вот, это — не реальность. Это твои фантазии, причем какие-то совершенно нездоровые, и тебе надо обратиться к врачу. Говорю тебе это как твой лучший друг, Макс.

Дима перевел дыхание. Максим молча слушал, не решаясь перебить.

— Второй вариант: ты не высыпаешься. Тебе в голову лезут бредовые мысли, и ты их думаешь. Только вот злобный настоящий мир до тебя придумали еще братья Вачовски в своей «Матрице», а ты нагло воруешь идею и вовсю ею проникаешься. Притом твой уставший мозг не в состоянии заставить тебя остановиться. Этот вариант мне нравится откровенно больше, потому что способ лечения здесь простой: тебе надо больше спать.

Максим опустил голову.

— Я бы рад… — полушепотом произнес он.

— Макс, против бессонницы придумали снотворное. Прогуляй пару раз институт, устань до потери сознания от бодрствования, прими таблетку и отключись! Проспи сутки. Встанешь, человеком себя почувствуешь. Уверяю тебя.

Максиму оставалось только кивнуть. На душе у него скребли кошки: Дима ему не поверит. Этого следовало ожидать, но Максим все же надеялся на чудо. Выходит, зря надеялся.

— Иди домой, Макс, — добродушно кивнул Дима, — и сделай, как я говорю. Вот увидишь, скоро тебе полегчает. От недосыпа и не такие мысли в голову лезут. Так как? Сделаешь, как я говорю?

— Угу, — бесцветно отозвался Максим.

Юноши поднялись со скамьи, Дима хлопнул друга по плечу.

— Все наладится. Точно тебе говорю.

— Да. Ты, наверное, прав, — Максим натянул улыбку, — бывай!

— До встречи! — отозвался Дима и побрел к дому, явно уверенный, что сумел развести беды друга руками, как истинный чудотворец.

Максиму тоже не терпелось вернуться домой. Там хотя бы не было этого чужого навязчивого взгляда, смотрящего словно отовсюду.

Чтобы поскорее избавиться от этого наблюдения, юноша решил срезать дорогу через тот самый пустырь, в котором много лет назад заработал уродливый шрам на лопатке.

«Второй раз за день уже там появлюсь», — нервно усмехнулся Максим про себя, — «ох, не к добру это».

Однако от своего решения он не отступился, а лишь припустился к пустырю быстрее. При этом его почему-то не покидало ощущение, что о втором визите в это злосчастное место он непременно пожалеет.

* * *

Нейтральная зона преимущественно состояла из высотных жилых кварталов, промышленных районов и выжженных пустошей, однако пустырь, в который Эмиль привел спасенного путешественника, находился в небольшом перелеске. На небе сгущались бордовые сумерки, под густыми темно-красными кронами деревьев видимость ухудшалась еще сильнее, и Мартину становилось все труднее следовать за своим проводником, который, похоже, ориентировался в темноте, как дикая кошка.

Силуэт Эмиля мелькал на расстоянии нескольких шагов, но был едва различим в резко сгустившемся мраке. От идеи смотреть себе под ноги Мартин отказался сразу: беглец-одиночка двигался слишком быстро, и, приходилось концентрироваться только на его фигуре, чтобы не потерять проводника из виду.

Мартин не понимал, почему Морган продолжает бежать, ведь погони не было. Однако мужчина не решился задавать своему спасителю этот вопрос: логично было предположить, что беглец-одиночка лучше знает, когда следует остановиться.

Лоб Мартина блестел от пота, дыхание сбивалось, на бегу поврежденное левое плечо болезненно пульсировало, но мужчина продолжал следовать за Эмилем, не переставая мысленно благодарить его за оказанную помощь. В это тяжелое для всего мира время каждый привык бороться лишь за собственное выживание, ни на чью поддержку рассчитывать не приходилось. Поэтому сегодня Мартин должен был умереть на станции при налете бандитов — он отчетливо понимал это. Сам факт, что его спас беглец-одиночка, был удивителен, а то, что это был именно Эмиль Морган, известный в обеих зонах как опаснейший преступник и головорез, совершенно шло вразрез с общей картиной мира.

Мартин, не переставая, спрашивал себя, почему Эмиль сделал это. Зачем беглецу-одиночке с такой репутацией спасать совершенно чужого человека и помогать ему сбежать от бандитов? Почему Морган не бросил незнакомца на станции? Мартин невольно предположил, что репутация Эмиля сильно расходится с правдой. Возможно, беглецу приписали чужие преступления, а на деле он вовсе не таков, каким его представляют власти безопасной зоны? Или беглец и сам заприметил незнакомца на станции как средство наживы? Но Мартин не представлял себе, что Моргану может быть от него нужно, ведь красть у него было решительно нечего. Эта мысль казалась лишенной всякого смысла.